Дональд Гамильтон - Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным]

Я не успел сформулировать свой вопрос, как кто-то постучал в дверь. Вздрогнув, я обменялся с Тиной взглядом, затем быстро обежал глазами студию, подумав, что это, должно быть, Бет решила мне помочь, когда увидела, что машина все еще стоит во дворе с зажженными фарами. Три вещи могли привлечь ее внимание: дробовик у дверей, пистолет у меня за поясом и, конечно, Тина.

— Быстро в ванную, — прошептал я, — и, как только зайдешь, слей воду. Затем сосчитай до десяти и захлопни дверь, — Она кивнула и на цыпочках бросилась туда. Я повернулся к двери и крикнул:

— Минуточку, я сейчас!

Послышался шум сливаемой воды (Тина успела вовремя), я засунул 22-й под рубашку, убедился, что пистолет Гереры надежно спрятан в кармане джинсов, и вернул дробовик в стойку — как раз под звук захлопывающейся двери. Тут мне в голову пришла одна мысль, и нельзя сказать, чтобы очень приятная: действуя так отлаженно и четко, я обманывал не кого-нибудь постороннего, а свою жену, да еще с помощью другой женщины, в придачу моей бывшей любовницы. Но выбора не было. Я не смог бы объяснить Бет присутствия в студии Тины, не вдаваясь в детали, о которых говорить не имел права. И тем более не мог я препроводить Бет в ванную, показать труп, предложить взять лопату и помочь мне вырыть могилу.

Размышляя обо всем этом, я открыл дверь. На пороге стоял Фрэнк Лорис. Видеть его было таким облегчением, что, несмотря на свою антипатию к нему, я почти обрадовался гостю. Я сделал шаг назад, чтобы пропустить компаньона Тины в комнату, и захлопнул за ним дверь.

— Где она? — спросил он.

Я кивком головы указал на ванную. Лорис двинулся туда, но Тина, услышав знакомый голос, вышла навстречу.

— Что ты тут делаешь? — спросила она.

— Выясняю, что делаешь здесь ты, — ответил Лорис и посмотрел на меня. — В чем дело? Он упирается? — Снова повернувшись к Тине, он оглядел ее с ног до головы, очевидным образом проверяя состояние прически, одежды и помады на губах, — Или, может быть, вы тут возобновили старые дружеские связи? Сколько, ты думаешь, я могу ждать, забившись в угол машины того цыпленка?

— Ты выполнял приказ, — возразила Тина.

— Но он не обязан мне нравиться.

— Где машина Гереры?

— На аллее рядом с домом. А ее барахло в пикапе нашего сочинителя. Я только что все туда забросил — саквояж, сумочку, шляпную коробку, плащ и связку платьев. Теперь, милая, это твоя проблема. Машина девчонки чиста, и, как мы и договаривались, я отвезу ее в Альбукерк и там спрячу. С твоего разрешения, конечно. — Он нарочито почтительно поклонился, подошел ко мне и устремил на меня взгляд.

— Этот парень доставил тебе неприятности?

Тина быстро сказала:

— Фрэнк, если ты все перегрузил из той машины, отправляйся немедленно на аллею, пока там кто-нибудь не появился.

Верзила не обратил на ее слова никакого внимания. Он продолжал смотреть на меня, а я на него. Мне пришло в голову, что со своим квадратным подбородком, мастью блондина и мощным корпусом он может некоторым женщинам казаться привлекательным. У него были странные глаза: коричнево-золотистые с темными пятнышками и очень широко посаженные, что будто бы свидетельствовало о твердом характере и большом уме. Ни того, ни другого ни у него, ни у других, ему подобных, мне не доводилось обнаружить. Человек с самыми широко расставленными глазами, какого я когда-либо знал, был чехом с непроизносимой фамилией. Мне в свое время пришлось пустить в ход дубинку, чтобы он не выдал нашей засады, разрядив свой автомат по нацистскому патрулю, который только что прошел мимо, не заметив нас. В тот день он уже убил человека, что, должно быть, пробудило в нем жгучую жажду: как можно было дать уйти из-под прицела этим широким, симпатичным нацистским спинам?

— Сочинитель, — мягко произнес Лорис. — Не вздумай выпендриваться. Слышишь, сочинитель? Она говорила мне, что когда-то ты был парень-огонь. Но война закончилась. Делай, как тебе велят, и все будет в порядке.

Тут он меня ударил. В его глазах не мелькнуло ни малейшего предупреждения — так и должно быть, если человек знает свое дело. И в любом случае мне следовало наблюдать не за его взглядом, а за ногами. Но я, видимо, все еще был полон доверия и миролюбивых чувств. В обычной жизни люди не бьют вас ни с того ни с сего кулаком в диафрагму, а когда вы непроизвольно согнетесь, не добавляют ребром ладони по шее, лягнув для ровного счета в бок, когда вы окажетесь на полу…

— Это тебе на пробу, сочинитель. Делай, что тебе скажут, и все будет тип-топ.

Голос Лориса смутно доносился до моих ушей, его угрозы меня не интересовали. Я сосредоточился на том, чтобы все выглядело, как надо. Парализующий удар ниже грудной клетки был хорошим оправданием для того, чтобы прижать руку к ушибленному месту, в то время как я катался по полу в разыгрываемой по первому классу агонии. Рука скользнула под рубашку, и пальцы обхватили рукоятку «вудсмена». Я услышал, как Лорис направился к двери, и щелкнул замком. Я сел и тщательно навел на него пистолет в место, где спина соединялась с тазом. Он даже не оглянулся. Укол штопальной иглы в это место смертелен, тем более удар пистолетной пули.

Вздохнув, я опустил ствол пистолета и подождал, пока за ним закроется дверь и стихнут его удаляющиеся шаги. Он подождет. В данный момент одного трупа было вполне достаточно. Я медленно встал и посмотрел на Тину. Ее поза казалась несколько странной. Она сдернула с плеч свой палантин с блестящей сатиновой подкладкой и держала его перед собой, как тореадор держит плащ, явно готовясь набросить сей предмет мне на голову, если я и вправду вздумал бы выстрелить. Я подумал, что Тине из этих мехов удавалось извлечь куда больше пользы, чем могло бы присниться любому меховщику.

Тряхнув головой, она промолвила:

— Chere, не смотри на меня так. Он нам еще пригодится.

— Мне — нет, — возразил я, — Я планирую обойтись без него. Отныне и навсегда. Как только это станет удобно. И ты, дорогая, мне тоже не нужна. Прощай.

Тина несколько секунд смотрела на меня, потом пожала плечами и набросила мех на плечи.

— Как пожелаешь, — заметила она, — Но ты уверен, что хочешь именно этого?

Я внимательно посмотрел на нее.

— Повтори по складам, пожалуйста.

— Я бы сначала хорошенько подумала, amigo mio[7]. Я бы постаралась, чтобы мой здравый смысл не зависел от выходок ревнивого глупца. — Она повела плечом в сторону ванной комнаты. — И не стоит забывать о том, что там…

Я медленно засунул 22-й за пояс под рубашку.

— Думаю, — сказал я, — пора бы тебе рассказать, что тут происходит. Кто такая Барбара Герера? Что ей нужно в Санта-Фе? И почему Мак велел ее ликвидировать? Как ему вообще разрешают убивать людей в мирное время? — Я поморщился, — Когда ты закончишь свой маленький рассказ, разъясни, почему надо было делать это в моей студии и с помощью моего пистолета? — Я остановился, так как Тина рассмеялась, — Что тут смешного?

— Ты смешон, liebchen, — сказала она и похлопала меня по щеке, — Ты так забавно барахтаешься на крючке.

— Дальше, — предложил я, когда она замолкла.

Тина улыбнулась.

— Это же твоя студия и твой пистолет, милый. И ты слышал, что все вещи девушки теперь у тебя в машине. Если я сейчас уйду и оставлю ребеночка тебе…

— Продолжай, — повторил я.

— Боюсь, chere, ты меня недооцениваешь. Считай, что с моей стороны очень мило прийти тебе на помощь. Я бы и не подумала сделать это для кого-нибудь другого. И Лорис это понимает — вот почему он бесится от ревности. — Она мягко рассмеялась мне в лицо. — Представь себе, Эрик. Писатель — ясное дело, неуравновешенный тип, — сообщает в полицию, что, к своему неописуемому удивлению, обнаружил у себя в кабинете труп хорошенькой девушки, с которой только сегодня познакомился на вечеринке, но уже успел обсудить — так, что слышали другие гости, — возможность встречи позже вечером. Кто поверит его ужасу и негодованию? Орудие убийства принадлежит ему!

— Ну-ну, мистер Хелм, — заговорила она низким мужским голосом. — Мы же тоже мужчины и понимаем… Почему бы вам не признаться, что вы потихоньку вручили мисс Герере ключ от студии и предложили подождать вас там? Как только ваша жена заснет, вы придете — конечно, чтобы прочесть ее рукопись, и только… Вот что тебе предстоит услышать, — пробормотала Тина с той же улыбкой, — если ты вызовешь полицию. И что ты ответишь, дорогой?

Я молчал. Тина вытащила из сумки сигарету. Закуривать ей пришлось самой: я не пытался ей помочь. Когда она снова обратилась ко мне, улыбка исчезла, а голос стал глуше и настойчивей.

— Так что же ты скажешь, Эрик? Война давно закончилась. Но сколько времени нужно, чтобы все забыть? Тридцать лет? Двадцать? Или, может быть, только пятнадцать? Мы никогда не давали обета молчания или глупых клятв в верности. Мак всегда говорил, что тот, кто испытывает потребность в таких клятвах, первым же их и нарушит. Мы вместе воевали в Германии. В то время мы любили друг друга. И теперь ты выдашь меня полиции?